Чёрные деревья с ажурной кроной казались совсем мёртвыми. Грязный снег вдоль дороги усиливал ощущение тоски, тенью следовавшей за Алексеем в течение нескольких дней. Мыслей не было, лишь обрывки каких-то неразрешимых вопросов громоздились друг на друга, образовывая бесформенную массу и горой сваливаясь на спину, плечи, голову. Гнетущее состояние давно уже превратилось из сердечной боли в ощущение физической тяжести, нужно было избавиться от него, сбросить с себя, но эти вопросы крючками впивались в самое тело Алексея и цеплялись друг за друга. Непонятно было, с какого вопроса нужно начинать, где тот самый простой из них, к которому можно подступиться и на который можно ответить. И гора продолжала расти. За этой громадой философских и бытовых, жизненно важных, вопросов уже не видно было ни красавицы Москвы с её шумным и многоцветным разнообразием, ни неба, ни жизни. Мимо Елоховского собора проехать не смог, как только салатово сверкнули очертания храма, бросил машину и потащил свой крючковатый заплечный груз туда, где светит надежда.
До вечерней службы оставалось ещё более получаса. Народу было немного. У икон кое-где уже стояли свечи. Тишина из храма настойчиво стучалась в сердце. Алексей остановился в растерянности, всё ещё пытаясь понять, почему ему так тяжело, что его мучает и о чём попросить Единственного, Всемогущего и Всезнающего. Если бы были слова, конкретные вопросы, а то одни крючки и раны от них. Хотелось излить тоску от постоянных сомнений, которые возникают и теснят, давят, наступают плотной стеной на душу, на самую жизнь, делают её неопределённой, бессмысленной, грубой, жестокой. Вокруг были святые. Алексей их видел и чувствовал здесь. Но их не было там, в его жизни, за стенами храма. И поэтому периодически подступает эта страшная, разрушающая всё и вся бессмыслица: в отношениях с родными, такими любимыми детьми, знакомыми и незнакомыми, близкими и чужими людьми. Как сохранить веру в этом мире, где другие законы и нет такой тишины и порядка? «Господи, помилуй меня!.. Ты всё знаешь, прости, помоги, вразуми», - выдохнул Алексей и вдруг понял, что недостаёт именно её – веры, и у него, в том числе, её нет. Придёт иногда, сверкнёт, озарит, согреет и вытечет при первой атаке чужого сомнения, насмешки или глупости.
«Господи, какие счастливые были те, кто жил в другие времена и видел святых: Серафима Саровского, Сергия Радонежского, Иоанна Кронштадского, Василия Блаженного. Люди, жившие с ними, видели чудеса, могли прикоснуться к святому, потрогать, спросить совета. Им легко было сохранять веру, а мы только пытаемся представить себе праведников, может быть, больше фантазируем, а что такое Церковь – того и не знаем», - продолжал жаловаться, размягчившись, Алексей, стоя рядом образом Василия Блаженного и разглядывая иконостас. На Алексея глядел Архистратиг Михаил, а над ним – икона Введение во храм Пресвятой Богородицы. Выходя из храма, Алексей почувствовал свежий, особенный запах приближения весны. Тёмные деревья так напряглись в ожидании обновления, что уже не выглядели мёртвыми и застывшими, они даже уже не спали, они внутренне готовились к встрече, как бы молились. Алексей позвонил своему давнему другу Алине Валерьевне, она спросила, не хочет ли он съездить в Оптину пустынь – Алину Валерьевну пригласили поучаствовать в каком-то мероприятии.
Через несколько дней он вёз Алину Валерьевну в Оптину Пустынь. Он был здесь впервые. О, Благодатная, Святая, Свято-Введенская Оптина пустынь! Возможно ли описать, что это такое? Сказать, что это один из главных монастырей России – это ничего не сказать. Это можно сравнить с песней, но спеть её может только сама Оптина. Невозможно понять, что есть Оптина пустынь, не увидев, не ощутив и не впитав в себя эту красоту, радостность, любовь, смирение – всё это живущее, поющее, проявляющееся во всём. Не в застывших формах, хотя и на них печать красоты нетленной, вечной, целомудренной, но пребывающее в живом виде. В людях: священниках, монахах, паломниках, в мудрости речей наместника монастыря Венедикта, в сияющем взоре отца Потапия, в его могучих кулачищах, любовью управляемых для заботы о братьях и сестрах, в глубоком, проникающем в самое сердце взгляде отца Илиодора. Там, где любовь, там и молитва. Хорошо, если такие православные помолятся. Надёжно для мира. Сам воздух живёт, тишина – и та поющая, молящаяся, не пустая. Удивительно, кротость, смирение, любовь и жизнь сочетаются. Раньше Алексею казалось, что это соединяется только абстрактно, в речах богословов о православии. Всё это предстоит ещё осознать, а сейчас нужно было как можно больше охватить, впитать, снять на видеокамеру, сфотографировать. Когда увидел схиигумена Илия и получил от него благословение, боялся упасть. Спросил разрешения сфотографировать батюшку Илия с гостями. «Что ж, попробуй», - улыбнулся батюшка. Сфотографировались, потом, оказалось, что ничего не получилось. Перед отъездом отец Потапий подвёл гостей к крестам новомучеников отца Василия, иноков Трифона и Ферапонта. Читал акафист.
У Алексея было так празднично на душе, что казалось, что вот теперь и он может смиренно повторять слова акафиста, молиться. Но глаза впились в надпись на кресте: «Игорь Росляков». И на фоне акафиста закрутились мысли: «Игорь? Нет, не может быть. Надо же, какое совпадение: имя, фамилия. Даже с одного года». Так хотелось оторваться от земной жизни совсем, забыть обо всём и помолиться кротко, правильно, не отвлекаясь. Но перед глазами стоял мальчишка, с которым когда-то играл в водное поло. Как назло, он так хорошо запомнился. Стоит теперь здесь рядом с крестом отца Василия, новомученика, этого святого, к которому теперь за помощью приезжают издалека, молятся, исцеляются.
«Надо же, опять мысли о своём», - думал Алексей, а тот, совсем юный, Игорь Росляков стоит участником перед глазами у креста, не отступает. В Москву не ехали – летели. Почему-то не терпелось посмотреть красную книгу, полученную в подарок – Павлова Н. «Пасха Красная». Пока ещё сердце горело, хотелось прочитать и запечатлеть её живой, как сама Оптина, чтобы потом была возможность заглядывать в книгу, как в Оптину пустынь. Дома схватил книгу, стал читать. Чего так трепетно ищет душа? Ясности! Прочитал. Увидел фотографию отца Василия в детстве. Оказалось, что Игорь Росляков, тот самый парень из команды, из детства Алексея – теперь святой отец Василий, один из трёх оптинских новомучеников. Достал свои детские фотографии – вот он, Игорь, с нами и такой же, как мы. И его можно было потрогать, спросить о чём-то важном, и ему можно было помочь, ведь он, наверное, тоже нуждался, искал, мучился тогда. Снова открыл страницу 15 и ещё раз прочитал: «О знаках Божиих. <…> Ни о каком монашестве он тогда не помышлял. Но первым храмом в его жизни был Елоховский Богоявленский собор в Москве, а сельцо Елохово, напомним, - это родина Василия Блаженного. Войдя в храм, Игорь сразу нашёл для себя постоянное укромное место близ иконы Василия Блаженного. И если встать на то место, где он молился всегда, то прямо перед глазами в иконостасе будет большая икона Архистратига Михаила с праздничной иконой над ней - Введение во храм Пресвятой Богородицы. Пройдут годы и при монашеском постриге он будет наречён в честь Василия Блаженного, а потом на собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных его рукоположат во иеромонаха в Свято-Введенском соборе Оптиной пустыни».
И выделился тогда из всей заплечной громады вопросов один: «Что же такое Церковь Христова?» И затеплилась жизнь…
АЛЛА БОРОДИНА «Российский писатель», № 24(75), 2003.
